Обстановка та же, что и в первом действии.
Выход 1
Любовь и Орест выходят справа. Любовь впереди, быстро вбегает в ротонде и шапочке; в руках у нее красный абажур. Вбегая, она быстро говорит, оживленная, веселая, глаза горят.
Любовь
Что же из того, что мелочь, а все-таки я выиграла, а вы с пустыми руками! Все-таки, значит, мне счастье не изменило!
Орест
Вот так счастье – абажур! Я даже от вас не ожидал…
Любовь
(бросает абажур на стол, быстро сбрасывает с плеч ротонду, не глядя, куда она падает, перчатки и шапочку бросает небрежно на стол, потом порывисто расхаживает по комнате и говорит запальчивым тоном)
Ах, вы опять свое: мелочь, абажур! Да поймите же вы – дело не в том, что выиграть! В лотерее, как и во всякой азартной игре, главное – риск и достижение цели!
Орест
(садится в кресло)
Но какой цели?
Любовь
(все ходит по комнате, время от времени останавливаясь)
Говорю же вам, что это все равно! Даже и не это, а просто самый риск – вот что привлекает к игре, вот что заставляет себя забывать! (Останавливается прямо против него.) Только вялый, трусливый человек не любит и боится риска.
Орест
(опустил голову, потом вдруг поднял ее, сверкнул глазами и вскочил с места)
Вы правы! Да, вы правы! Я не о лотерее говорю, она меня не увлекает, этот риск не захватывает меня. Но другой риск, риск жизни – о, это другое дело! Сам я, может быть, и не пойду на риск, не стану его искать, у меня для этого слишком мало энергии, но если меня захватит какая-нибудь посторонняя, стихийная сила, тогда я теряю самообладание! Знаете, вот иногда незаметно заплывешь в море далеко-далеко, чувствуешь, что волна тебя тянет, и вдруг является мысль: а что, если не хватит сил вернуться к берегу? Но вместо того, чтобы возвращаться, плывешь все дальше и дальше, и так как-то страшно тогда и приятно! Подростком я имел привычку – да, правду сказать, и теперь ее не оставил – бегать на пожары и там возиться вместе с пожарными, бросаясь в наиболее сильный огонь. Признаюсь, я это делаю не только из филантропии. Мне интереснее тогда ставить на карту свою жизнь, чем спасать чужую. Я сам не знаю, что делается со мной, когда я вижу зарево пожара, – это нечто стихийное, непреодолимое! Должно быть, мотылек, летя на огонь, чувствует то же…
Любовь
(с увлечением слушает и смотрит на Ореста радостно, как бы в экстазе)
Я вас понимаю, Орест! Риск… да что, без него вся жизнь человеческая была бы однообразна, как осенний дождик. Бояться его, значит бояться жизни, потому что во всякой карьере, в славе, в любви, везде риск. Даже в дружбе (Взглянула на Ореста и несколько смутилась) бывает риск. Разве не рискованно быть другом такого странного, капризного создания, как, например, я? (Нервно смеется.)
Орест
При искренности между людьми, при глубокой и прочной симпатии никакой риск не страшен!
Любовь подает руку, Орест пожимает, потом целует.
Выход 2
Те же и Милевский; при входе его Орест и Любовь расходятся.
Милевский
(тихо)
Ого, – друзья!.. (Громко.) Здравствуйте, Любовь Александровна! А! И вы тут, Орест Михайлович? Я видел вас лотерее, а потом вы вдруг исчезли. Ну, да и азартная же вы, Любовь Александровна! А что, выиграли вы что-нибудь, по крайности?
Любовь
Как же! Вот мой трофей! (Указывает на абажур.) Что, красив? Да что это я бросила его так небрежно, надо еще тете похвастаться выигрышем. (Суетится, чтобы скрыть смущение.) Ну, однако, я так все разбросала – тетя мне даст!
(Берет шапочку, перчатки и абажур, хочет взять ротонду, Орест подымает ее сам и несет вправо, Любовь уходит влево.)
Выход 3
Те же без Любови.
Милевский
(смотрит на Ореста с улыбкой и качает головой)
Ах, Орест Михайлович, Орест Михайлович, берегитесь!
Орест
(с неудовольствием)
Чего это?
Милевский
Девушка 25 лет самое опасное создание в мире, может быть, даже опаснее, чем пресловутая femme de trente ans. По крайней мере, у нас в России это так.
Орест
(выходит из терпения)
Это вы к чему? Уж не себе ли самому читаете мораль? Вам теперь подобные афоризмы как раз нужны.
Милевский
(смеется, нимало не смущаясь)
Вот, думал попасть в самое сердце. Ошибаетесь, голубчик, заряд даром пропал! Если хотите, я именно по собственному опыту сужу, – я этот афоризм не очень давно экспериментально проверил. Да мне что? Мое дело просто и зависит только от степени чувства и других подобных причин, тогда как ваше дело гораздо сложнее, тут нужна тонкая техника! (Смеется.) Любовь Александровна…
Орест
(сдержанно и серьезно)
Послушайте, Сергей Петрович, я не понимаю вашего разговора, и ваш тон просто оскорбляет меня. Вы, кажется, хотите стать каким-то посредником или опекуном между мной и Любовью Александровной. Ни я, ни она не давали вам на это права.
Милевский
Успокойтесь, я не претендую на роль резонера, – это роль скучная, и на сцене, и в жизни. К тому же я знаю, что вы рыцарь “без страха и упрека”…
Орест
(резко прерывает)
Во всяком случае не такой рыцарь fin de si? cle, как другие.
Выход 4
Те же и Любовь надевает абажур на лампу, вследствие чего сцена все время в красноватом освещении. Орест поспешно берет со стола развернутую книгу и делает вид, будто читал ее только что.
Любовь
Что это вы, господа, тут спорите?
Орест
Да так себе, литературный спор.
Любовь
Вы что-то читаете? (Подходит и заглядывает в книгу.) Надсон! Вы, Сергей Петрович, кажется, не признаете этого поэта?
Милевский
Нет, кое-что мне нравится. Вот, например… (Берет книгу), да вот оно как раз (Читает): “Только утро любви хорошо…”
Орест
(прерывает)
Ну, там дальше эти стихи совсем не хороши, не стоит читать. Да и вообще это не из лучших стихотворений Надсона, мне здесь другие гораздо больше нравятся. (Ищет в книге.)
Любовь
(к Милевскому)
А знаете, Сергей Петрович, вам красный свет очень идет, вы даже на Мефистофеля похожи!
Милевский
Ах, Любовь Александровна, вечно у вас комплименты обоюдоострые!
Любовь
Так и надо.
Орест
(подает Любе книгу)
Вот, я нашел одни стихи…
Любовь
(отстраняет книгу)
Лучше прочтите громко, я люблю, как вы читаете стихи.
Орест
(читает)
О любви твоей, друг мой, я часто мечтал,
И от грез этих сердце так радостно билось,
Но едва я задумчивый взор твой встречал –
И тревожно, и смутно во мне становилось.
Я боялся за то, что минует порыв
Унося прихотливую вспышку участья,
И останусь тогда я вдвойне сиротлив,
С обманувшей мечтой недоступного счастья.
Точно что-то чужое без спросу я взял,
Точно эта нежданная, светлая ласка –
Только призрак: мелькнул, озарил и пропал,
Мимолетный, как звук, и солгавший, как сказка;
Точно взгляд твой случайной ошибкой на мне
Остается так долго, лазурный и нежный,
Или грезится сердцу в болезненном сне,
Чтоб бесследно исчезнуть с зарей неизбежной.
Так, сжигаемый зноем в пустыне скупой,
Путник видит оазис – и верить боится: –
Не мираж ли туманный в дали голубой
Лживо манит под тень отдохнуть и забыться?..
Любовь слушает, опустив глаза, иногда подымает их и с тревогой смотрит на Ореста, наконец лицо ее принимает неподвижное, как бы каменное выражение.
Выход 5
Те же и Саня.
Саня
Боже! И здесь литературный вечер!.. Вот уж судьба моя злосчастная!
Все здороваются с ней.
Mилeвский
А вы разве уж были сегодня где-нибудь на литературном вечере?
Саня
Да. Ах, была! В гимназии, знаете ли, где я училась; так как-то вышло, что нельзя было не пойти. А там была такая скука! Эти вечера только для самих участвующих интересны. Насилу вырвалась! После первого отделения сказала, что у меня мигрень… ха-ха-ха!
Любовь
Жаль! Из-за этого вечера ты потеряла лотерею-аллегри!
Саня
Ну, я об этом не жалею!
Орест
Вы не любите лотерей?
Саня
Я люблю только такую игру, где я уверена заранее в выигрыше.
Милевский
Интересная барышня всегда может быть уверена в выигрыше.
Саня
(с притворной наивностью)
Неужели?
Милевский
(кладет руку на сердце)
Верьте мне!
Саня
Вам? (Машет несколько раз рукой.) Вам я ни в чем верю!
Милевский
Ах, вот как!
(Нахмурился.)
Любови и Орест отходят несколько в сторону.
Орест
(тихо Любе)
Вот ваша подруга не любит риска, – не так, как мы с ими!
Любовь
Что ж, у всякого своя дорога.
Направляется к двери налево. Милевский и Саня этого не замечают.
Орест
Куда же вы, Люба? Оставляете гостей?
Любовь
Пойду соберу свои рисовальные принадлежности; вспомнила, что надо еще поработать. Извините, господа!
(Уходит, Орест за ней.)
Выход 6
Те же, без Ореста и Любови.
Милевский
(Сане, умоляющим тоном)
За что такая немилость? Отчего вы мне не верите?
Саня
Да не только вам, вообще мужчинам не стоит верить, вам же в особенности. Вам вот даже любовь представляется в образе какой-то балерины.
Милевский
Александра Викторовна! Вы жестоки! Ведь я торжественно взял свои слова назад!
Саня
Ах, что уж там!.. Вот даже пустяки: обещали вы мне билет достать на завтрашний концерт и это обещание не сдержали, а теперь, я читала, распроданы уже все билеты…
Милевский
Не упережайте событий, Александра Викторовна! Я был у вас, не застал вас дома, – за это я мог бы обидеться, если б вообще смел обижаться на вас, – с горя я пошел на лотерею; потом, не встретя вас и там, с горя забрел сюда.
Саня
Уж будто бы только с горя?
Милевский
(вынимает билет и подает ей)
Чем могу умилостивить разгневанное божество?
Саня
(улыбается и берет билет)
Принимаю вашу бумажную жертву, за которую вы достойны награды. Какой награды желаете?
Милевский
Позвольте проводить вас в концерт и быть вашим соседом.
Саня
Это уже по-рыцарски! Вы, очевидно, хотите заставить меня изменить мое мнение о вас. Вы еще не достигли цели, но… старайтесь и впредь!.. А за билет благодарю! (Подает ему руку. Милевский целует.) Но я не опоздаю из-за вас? Смотрите, я не люблю опаздывать.
Милевский
Александра Викторовна! С тех пор, как вы позволили мне быть вашим cavalier servant, я еще ни разу не сделал упущения по службе, поэтому, – разве случилось бы что-нибудь чрезвычайное….
Саня
Например, экстренный визит к одной из ваших “дам сердца”?
Милевский
Александра Викторовна! Вы меня оскорбляете!.. Вы хорошо знаете, что у меня теперь одна-единственная дама сердца.
Саня
Надолго ли?
Милевский
Навсегда!
Саня
Позвольте спросить, скольким дамам и сколько раз вы уже говорили это?
Милевский
Александра Викторовна! Это бесчеловечно!.. Я не шучу! Делайте со мной, что хотите, только…
Саня
(понижает голос)
Хорошо, хорошо… здесь не место для таких разговоров… (Громко.) Ах, однако, я так запоздала! Где же ты, Любочка?!
Любовь
(за сценой)
Я сейчас, извини! Я отыскивала свои принадлежности.
Выход 7
Те же и Любовь с Орестом. Любовь несет небольшой ящик и тряпочку, Орест – гипсовый бюст и доску для рисования.
Любовь
(Оресту)
Поставьте, пожалуйста, здесь. Это растение можно принять. (Указывает на консоль с тропическим растением, Орест снимает растение, ставит бюст на консоль, а доску прислоняет пока к стене.) Вот так! (Сане.) Из-за этого театра да лотерей массу времени потеряла, – просто совестно перед учителем!.. (Ко всем.) Извините, господа, что стану при вас работать.
Милевский
Ах, пожалуйста!
Любовь садится против бюста на табуретке от пианино; на другой стул она ставит открытый ящик, из которого вынимает карандаши, угли и пр. Орест ей помогает. Любовь начинает рисовать. Слышен звонок. Орест направляется, чтобы отворить дверь, но встречается с Олимпиадой Ивановной.
Выход 8
Те же и Олимпиада Ивановна – слева.
Олимпиада Ивановна
(Оресту)
Обождите, обождите, я сама. Ах ты, боже мой, да я отопру! (Заметила Милевского и Саню.) Ах, здравствуйте, я и не вижу! Да куда же вы, Орест, – я отопру! (Приотворяет среднюю дверь.) Э, да уже и без нас отперто! Вы ли это, Яков Григорьевич?
Выход 9
Те же и доктор Проценко – из средней двери.
Доктор
(входя)
Он самый, Олимпиада Ивановна. Добрый вечер!
(Здоровается с ней.)
Олимпиада Ивановна
Здравствуйте.
(Садится и берет вязанье.)
Доктор
Добрый вечер, господа честные! (Любе, которая хочет ему навстречу.) Не беспокойтесь! Сидите, сидите!.. Не то потеряете “пункт” ! Рисуйте, милая барышня, это похвально и для барышни оно, того… интересно! Всякой барышне не мешает рисовать хоть немножко.
Саня
А что же делать, если кто, вот как я, не может ни одой линии правильно провести?
Доктор
Ну, у вас зато другой талант, – музыкальный. Хотя, грешный человек, по-моему – рисовать лучше: тихонько, никому не мешает… Я, простите, вашей этой новейшей музыки не понимаю: крик, визг, стон какой-то, совершенно, как в операционной зале!
Любовь
Вот мы с вами не сходимся в симпатиях: я именно люблю новейших композиторов.
Доктор
И нехорошо, очень дурно! Вот бывало в мое время: Верди, Россини!..
Милевский
Ну, эти уж немножко устарели!..
Доктор
Так что ж? И мы с вами, Сергей Петрович, не молодеем!.. И нам с вами “не к весне, а к зиме ближе”…
Олимпиада Ивановна
Бог с вами! От Сергея Петровича зима еще далеко.
Доктор
Да я так, к слову пришлось. Что уж говорить, все-таки уже “Gaudeamus igitur” теперь не запоем! А когда-то певали, ого, и как еще! У меня был один товарищ, настоящий немецкий бурш, так бывало как пустит (Напевает): “Gaudeamus igitur, juvenes dum sumus!..” А что, Александра Викторовна, вы этого не играете? Оно и на фортепьяно знатно выходит! Пожалуйте к пианино!
Саня
Нет, извините, Яков Григорьевич, – не теперь!.. Мне уже пора домой.
Любовь
(торопливо)
Э, куда же ты, Саня? Еще рано! Оставайся, милая, оставайся!.. Я так рада, что ты пришла.
Саня
(лукаво улыбаясь)
Что я пришла?.. Но ведь мы с тобой так часто видимся!
Любовь
Сегодня мы все собрались, можно было бы славно провести время, я рассчитывала, что ты согласишься мне аккомпанировать.
Саня
Нет, там уже, должно быть, мама возвратилась и думает, куда это я девалась да еще (Смеется) с мигренью! Спокойной ночи, Олимпиада Ивановна (Прощается с Олимпиадой Ивановной, Любой и доктором, потом подает руку Оресту.) До свиданья! (Отворяет правую дверь.) У, как темно! Я буду бояться!..
Любовь
Может быть, вы, Орест, проводите Саню?
Орест медленно, с видимой неохотой направляется к двери.
Милевский
Я вас провожу, Александра Викторовна, если позволите.
Саня
Ах, благодарю вас, да нам с вами, кажется, по дороге. Спокойной ночи, господа!
Милевский делает общий поклон и бросается вслед за Саней помочь ей одеваться. Оба уходят вправо.
Орест
Я запру дверь.
(Уходит вправо.)
Доктор
(вслед Милевскому и Сане)
Да еще бы не по дороге! Теперь уж везде будет по дороге!
Выход 10
Те же и Орест возвращается, садятся возле Любы на том стуле, где был ящик с карандашами, который Орест теперь держит в руках. Доктор и Олимпиада Ивановна за столом на противоположном конце сцены. Обе пары разговаривают каждая отдельно.
Олимпиада Ивановна
Зачем вы, Яков Григорьевич, дразните Милевского старостью, он этого не любит.
Доктор
А, не любит! А зачем сказано: познай самого себя? Да это я, признаться, из зависти: вижу, что человек вот-вот женится, так я ему вдогонку – вот же тебе, коли так! Это уже, такой обычай у нас, старых холостяков.
Олимпиада Ивановна
Да почем же вы знаете, что он вот-вот женится?
Доктор
Уж я такую примету знаю. Вы заметили, что он блестит, как только что налакированный сапог? А уж если человек начинает лосниться, так это уж дело плохо.
Орест
Странно мне, Люба, что такие во всем непохожие между собой люди, как вы н Александра Викторовна, могут быть в дружбе. Как это у вас вышло?
Любовь
Да я не могу сказать, чтобы она была мне очень близка. Эта иллюзия происходит больше от привычки обращаться на “ты”, оставшейся с детства.
Орест
(несколько наклоняется к ней)
Люба, отчего бы и нам не установить этой привычки? Ведь мы с вами более близкие друзья, чем вы с Александрой Викторовной?
Любовь
Это детская привычка, а мы с вами уже не дети… (Встает и подходит к окну, потом поворачивается к пианино и что-то ищет в нотах.) Ах, я и забыла, что надо отнести Гале ее концерт, она просила меня непременно отдать ей сегодня. Пойду, еще не поздно. Вы меня извините…
Орест
Вы мне позволите проводить вас?
Любовь
Не беспокойтесь, я не боюсь идти одна.
Орест
Нет, все-таки уже поздно, как же можно одной?
Любовь
(не отвечает ему)
Тетя, я пойду на минутку к Гале, я скоро возвращусь.
(Уходит направо, Орест зa ней.)
Выход 11
Олимпиада Ивановна н доктор.
Доктор
Как вам кажется, Олимпиада Ивановна, не начинает ли уже и Орест Михайлович лосниться?
Олимпиада Ивановна
По какой такой причине?
Доктор
Да я не знаю… Мне кажется, что это уже Любовь Александровна могла бы нам лучше объяснить!.. Впрочем, теперь, по-модному, никаких объяснений давать родственникам не полагается, а просто в один прекрасный день приходит барышня и говорит: “Посмотрите, тетенька, хорошо ли на мне подвенечное платье сидит, – мне это надо знать, потому что завтра моя свадьба”.
Олимпиада Ивановна
(улыбается)
Да, это на Любу похоже… Только я думаю, что этого прекрасного дня никогда не будет. Может быть, я в самом деле этих новых обычаев не понимаю, только я никак не пойму, что моя Люба думает… Оно, конечно, она вправе жить, как ей угодно, но ведь я не могу равнодушно смотреть, как она губит свое здоровье! Я всегда говорила, что эти книги не к добру. Как-то у нее все вместе: книги, романсы, гулянья, ухаживанья, дружба… ничего не понимаю!
Доктор
Извините, и я ничего не понимаю. Романсы, гулянья? Что же в этом дурного?
Олимпиада Ивановна
Ах, если бы только это! А ведь вот как-то она мне говорит: “Если бы я была религиозна, я пошла бы в монастырь; но для таких, как я, даже и монастырей нет”. О монастырях говорит, а сама… Нет, да что уж, с вами я могу говорить откровенно, – вы все равно, что родной!.. Ведь не я одна, а и чужие видят, что Орест точно привязан к нашему дому. Она все ему: “друг мой да друг мой”, а вот теперь что-то стала от него сторониться; между тем, сама худеет, бледнеет, не спит по ночам…
Доктор
Вот о чем вы сокрушаетесь, Олимпиада Ивановна! Кто же из нас не был молод! Молодежь без драматургии не может!
Олимпиада Ивановна
Не нравится мне такая драматургия (Качает головой и понижает голос). Вот еще, знаете, беда: она все о матери думает. Вчера спрашивала, сколько лет было матери, когда та заболела. Все эти книги читает! Вон вчера купила ту толстую (указывает на стеклянный шкаф), выписки из нее делает. А только начну сердиться за это, она мне в ответ: “Если бы люди побольше таких книг читали, меньше было бы на свете преступлений”. Вот говорила я брату с самого начала: “Отдай мне Любу, я ее увезу так, чтобы она и не слыхала о матери!” Не послушался, а теперь бог весть, что из этого выйдет. Погубит девушка свою жизнь понапрасну, просто больно смотреть на нее!
(Подносит платок к глазам.)
Доктор
Да не беспокойтесь, Олимпиада Ивановна, увидите, все будет благополучно.
Олимпиада Ивановна
Да откуда ему быть-то, этому благополучию? Хоть бы вы поговорили с ней! Вы человек ученый, а я что! Меня она и слушать не хочет: “Вам, – говорит, – меня поскорее пристроить хочется!” А что ж тут такого, если бы и так? Всякий своему родному добра желает.
Доктор
Я и сам уже об этом думал. Правда, к нашей барышне не легко подступиться, но мы тоже не лыком шиты! И мы в свое время книжки читывали, да еще такие, какие барышням и не снились. Эх, барышни, барышни! Бедовый народ! Прочтет “последнее слово науки” и думает, что уже всю премудрость постигла. По-моему, чем меньше барышня книжек читает, тем лучше. Ей-богу!
Олимпиада Ивановна
(слушает его рассеянно)
Так вы, значит, поговорите с ней?
Доктор
Конечно, конечно! Увидим, чья возьмет!
Олимпиада Ивановна
Знаете, Яков Григорьевич, как посмотрю я на эти книги, так, кажется, и швырнула бы их в печку.
Доктор
А знаете, Олимпиада Ивановна, как посмотрю я на книги, так, кажется, полетят они в печку и без нашей помощи, а на их месте очутится тоненькое “собрание сочинений Ореста Михайловича Груича”… Эх, это ведь теперешние кавалеры плохи, а в наше время такая барышня не гуляла бы на свободе до 25 лет! Впрочем, я и то думаю, что Любовь Александровне не придется слушать всей лекции…
Олимпиада Ивановна
Почему так?
Доктор
Да потому, что ей в церкви другую прочтут: а жена да боится своего мужа! Самая лучшая наука для женщины, право.
Олимпиада Ивановна
(качает головой)
Нет, где уж!..
Доктор
Олимпиада Ивановна, так нельзя: “отчаяние – смертный грех!” Я вам говорю, что Орест Михайлович и Любовь Александровна недаром вместе так прилежно глиняных болванов рисуют, я в этих вещах никогда не ошибаюсь. А если вы такая сердитая, то я сбегу. (Встает.) Мое почтение.
Олимпиада Ивановна
Нет, куда же вы? Вот сейчас Любочка придет.
Доктор
Только Любочке и разговору, что со старым доктором! Нет, я люблю быть первым, а не третьим лицом! (Смеется.) Молитесь богу и ложитесь спать, все будет в порядке! (Подает ей руку.) Спокойной ночи!
Олимпиада Ивановна
Спокойной ночи! Только вы один и утешаете меня.
Доктор уходит вправо, Олимпиада Ивановна одна, убирает, закрывает пианино, приводит в порядок ноты, гасит света около бюста, потом хочет взять бюст, но оставляет, проговорив: “Фу, ты, кикимора!” Уносит в другую комнату доску с рисунком и ящик с карандашами, потом возвращается со счетной книгой в руках; садится в кресла за большой стол, на котором лампа под красным абажуром.
Олимпиада Ивановна
Ну, сосчитаю: (Пишет) свечи – 25 к., спички – 5, сахар – 64, марка Любочке – 7 (Дальше произносит слова неясно, цифры несколько яснее; по голосу слышно, что ее клонит ко сну). 12… 16… 8… Что там еще? (Задумывается, сонно качнув головой, останавливается, потом говорит громче.) Кофе – 45 копеек и цикорий – 6. Ну, теперь сочтем. 25 да 5 – 30, да 64 – 94, да 7… да 7… (Опять задремала, качнула сонно головой вперед и проснулась.) Что это я? 94 да 7… будет – рубль и одна копейка. Да 12… 12… 12… вот устала я… да 16, да 19… 19. (Откидывается на спинку кресел и засыпает. Немного погодя слышно, как звонят три раза.)
Выход 12
Любовь и Орест входят справа. Олимпиада Ивановна спит в креслах.
Любовь
Зачем мы так скоро возвратились?
Орест
Мне казалось, что вам холодно, у вас даже руки дрожат.
Любовь
Но не от холода… впрочем, не знаю, может быть… (Замечает Олимпиаду Ивановну.) Ах, тетечка!.. Спит, бедная!..
(Подходит и смотрит на нее.)
Олимпиада Ивановна
(просыпается)
А, что здесь?!.. Ах, это ты, Любочка? Ну, как это я уснула?..
Любовь
Идите, тетя Липа, ложитесь как следует. Я тут сама запру за Орестом.
Олимпиада Ивановна
Хорошо, я иду. Спокойной ночи, голубушка. (Целует ее.) Да не сиди долго, ты знаешь, тебе это вредно.
Любовь
Знаю, знаю… Спокойной ночи!
Олимпиада Ивановна
(уходя)
Не забудь же запереть дверь.
Любовь
Хорошо, хорошо.
Олимпиада Ивановна уходит. Любовь и Орест – одни.
Любовь
Спокойной ночи!
(Подает руку Оресту.)
Орест
Вы меня гоните? Но я не могу так уйти! Я должен поговорить с вами о том, что не дает мне покоя весь этот вечер. Теперь, когда мы с вами шли туда и назад, вы не сказали мне и десяти слов… Люба, прежде этого не было между нами!
Любовь
Многое из того, что было прежде, теперь должно совсем, совсем перемениться.
Орест
Люба, как вы это сказали? Зачем вы это говорите?! (Пауза.) Вы как-то странно ведете себя со мной в последнее время. Вы как бы умышленно избегаете меня: едва я приду, вы тотчас находите дело в городе или посылаете за Александрой Викторовной, чтобы играть в четыре руки. И сегодня вы недаром так горячо просили ее остаться. Иногда я целый день стараюсь услышать от вас хоть одно ласковое слово, жду этого слова, как нищий милостыни, и часто – напрасно! Сегодня вечером, казалось мне, вы опять возвратились к прежнему дружескому тону, но теперь опять…
Любовь сидит, опустив глаза, молчаливо, неподвижно.
Орест
Что с вами? Вы так молчаливы? Вы даже смотреть на меня не хотите? Или я должен уйти прочь от вас?
Любовь
(глухим голосом, медленно)
Как хотите.
Орест
Люба, это для меня…
(Делает шаг к ней, но останавливается, отворачивается и отступает.)
Любовь
(порывисто встает, схватывает его руку обеими руками)
Орест, простите! Я не знаю… Мне вас так жаль, так ужасно жаль!
(Выпускает его руку, падает на колени, припадает к ручке кресел и рыдает.)
Орест
(бросается к ней)
Люба! Моя Люба! Моя дорогая! О чем ты, что с тобой?
Любовь
(встает, говорит сквозь рыдания)
Не называйте меня своей, я не хочу быть вашим злым духом, вашим вампиром!
Орест
Жизнь моя, что ты говоришь? Не злым духом, не вампиром будешь ты, а будешь моей звездой, моей любовью!
Любовь
(закрывает лицо руками, как бы в ужасе)
Ах, зачем это слово?! Теперь все погибло! Я так хотела быть вашим другом, верьте мне, больше ничем я не хочу, могу и не должна быть! (Опять плачет.) Теперь и это погибло…
Орест
(с упреком)
Люба, стыдно, стыдно не иметь смелости перед своей собственной душой. Где же твои гордые речи? Помнишь, как ты говорила, что будешь всегда свободна и смела? Это ли твоя отвага? В том ли она, чтобы попрать свое сердце, погубить свое и чужое счастье? Жалкая же это отвага!
Любовь
Я боюсь за тебя, только за тебя! Хватит ли у нас сил для такой странной любви? Что, если наша голубая роза – мечта? Сколько горя, сколько страданий тогда…
Орест
Зачем бояться моего слова? Я буду любить тебя так, как ты захочешь. Наша любовь будет так чиста, как та волшебная роза. Ты можешь отнять у меня мою жизнь, мое счастье, но моей любви отнять ты не можешь, ее уже никто не вырвет из моего сердца, даже ты! Поздно уже спасать меня, да и не хочу я такою спасения!
Любовь стоит молча, опустив голосу и руки.
Орест
(подходит к ней ближе)
Люба, что ты говорила: только слабый трус не любит и боится риска!
Любовь
(прошла раза два по комнате с порывистыми жестами, потом остановилась у консоли, против Ореста)
Орест, ты упрекал меня в недостатке отваги, будто я боюсь сказать самой себе правду в глаза. Я теперь ничего, ничего не боюсь. Слушай. Я люблю тебя, давно люблю, больше жизни, больше счастья, больше всего на свете. Люби меня, я счастья хочу!
Орест
Люба, дорогая!
(Обнимает ее.)
Любовь
(целует его, как бы в экстазе, потом отшатнулась и посмотрела пристально в глаза)
Ты не будешь об этом жалеть? Ты не будешь меня упрекать, не испугаешься меня? Будешь меня любить всегда, всегда?
Орест
(не слушает ее слов, целует ее)
Зачем слова, клятвы? Не надо их! Я тебя люблю и больше ничего не знаю! Ничего!
Занавес
(1 votes, average: 5,00 out of 5)